Долгое время Кребийона (1707—1777) числили по разряду писателей исключительно фривольных и поэтому несерьезных, а его книги ставили на одну полку с романами откровенно эротическими, если не порнографическими. Такая точка зрения настолько вошла в наш – не читательский, нет! – литературоведческий обиход, что, например, идея издания на русском языке этой книги Кребийона встретила известное сопротивление даже со стороны ряда ведущих специалистов по истории французской литературы. Тут, конечно, сам Кребийон был немного виноват: в некоторых его книгах действительно встречались рискованные сцены, но они были продиктованы свойственными писателю озорством и саркастичностью и носили во многом условный, чисто игровой и к тому же вспомогательный характер. Цензура Кребийона преследовала, но не за гривуазность, а за прозрачные намеки на конкретных его современников, причем достаточно влиятельных, изображавшихся хотя и в восточных или сказочных нарядах, но безошибочно узнаваемых.